Riccardo De Benedetti segnala su Facebook una superba citazione del commissario del popolo Anatolij Lunačarskij, alla quale sono riuscito a risalire attraverso le Opere complete [Собрание сочинений], pubblicate interamente sul web. Ecco quindi il passaggio tradotto dall’originale: non credo infatti esista una versione in italiano, anzi è molto probabile che la bibliografia nostrana del Commissario del popolo consti solo di un paio di volumi risalenti agli anni ’70.
(Друг прислал мне эту замечательную цитату Анатолия Луначарского, которую я нашел на русском языке и впервые перевел на итальянский).
«Очень характерно, что когда, уже в 1923 году, я в первый раз приехал в Париж, мне пришлось повидаться там с некоторыми сюрреалистами, представителями деклассированной интеллигенции, обостренно ненавидевшими буржуазию. Конечно, эти люди, в то время находившиеся на пороге коммунистической партии и желавшие взять в свои руки организованный Барбюсом орган „Clarté“, ничего не знали о Блоке, но настроения их были до чрезвычайности подобны блоковским, что показывает родственность социального фундамента того и другого явления.
Во время нашей беседы сюрреалисты, вождями которых в то время были Бретон, Арагон, обращались ко мне приблизительно с такого рода декларацией:„Мы, сюрреалисты, прежде всего ненавидим буржуазию. Буржуазия умирает, но умирает медленно и тлетворным своим дыханием заражает воздух вокруг нас. Что прежде всего из буржуазных элементов воспринимаем мы, интеллигенты, как наиболее для нас ненавистное, смертоносное? Это — рационализм буржуазии. Буржуазия верит в разум. Она считает разумной самое себя и считает, что весь мир построен согласно принципам ее ужасающе узкого и прозаически серенького разума. Мир как бы подчинился разуму буржуазии. А между тем на самом деле за разумной оболочкой скрывается гигантская и таинственная стихийность, которую нужно уметь рассмотреть, но которую нельзя увидеть глазами разума. Мы провозглашаем поэтому принцип интуиции. Художник может и должен видеть вещи в их сверхреальном значении. Революция нужна нам для того, чтобы опрокинуть царство буржуазии и вместе с тем царство разумности, чтобы вернуть великое царство стихийной жизни, чтобы растворить мир в подлинной музыке напряженного бытия. Мы чтим Азию как страну, до сих пор еще живущую именно этими правильными источниками жизненной энергии и не отравленную европейским разумом. Приходите же вы, москвичи, ведите за собой бесчисленные отряды азиатов, растопчите европейскую афтер-культуру [лжекультуру]. Если бы даже мы сами должны были погибнуть под копытами степных лошадей, пусть погибнем, — лишь бы погиб с нами разум, расчет, смертоносное, все обуживающее начало буржуазности!“
Я почти точно передаю и смысл и образы, в которые одевали; тогда французские молодые поэты свои идеи. Мне стоило немало труда преодолеть их изумление и даже негодование, когда я ответил им, что они абсолютно ошибаются относительно революции, что революция как раз продолжает дело разума, что мы как раз опираемся на европейскую цивилизацию, что мы считаем только лучшим ее плодом марксизм, апогей разумности — правда, не логической, а диалектической, — что мы берем в европейской культуре самое лучшее, то, что отвергла европейская буржуазия, и не только сами основываем у себя на базе этой высшей формы науки наше собственное строительство, но и в Азию хотим нести именно свет этого разума, отнюдь не являясь проводниками влияния каких-нибудь азиатских мистических метафизик на самую Европу».
«Fu un’esperienza davvero singolare, quando mi recai per la prima volta a Parigi nel 1923, imbattermi in alcuni surrealisti, rappresentanti dell’intellighenzia emarginata, i quali odiavano la borghesia con tutto il cuore. Questi personaggi, che all’epoca facevano parte del Partito comunista e volevano monopolizzare la rivista “Clarté” di Barbusse, pur non conoscendo nulla di Aleksandr Blok, avevano praticamente gli stessi atteggiamenti del poeta, il che dimostra l’identica base sociale da cui scaturiscono tali fenomeni. Durante la nostra conversazione i surrealisti, i cui rappresentanti principali erano Breton e Aragon, si rivolsero a me con queste parole:
“Noi, surrealisti, prima di tutto odiamo la borghesia. La borghesia sta morendo, ma muore lentamente e i suoi ultimi rantoli pestilenziali avvelenano la nostra aria. Qual è l’elemento che noi intellettuali percepiamo come il più odioso, il più mortifero? Semplice: il razionalismo borghese. La borghesia crede nella ragione. Essa si considera ‘ragionevole’ e crede che il mondo intero si accordi a i principi della sua mente grigia, gretta e meschina. Tuttavia, dietro al guscio della ragione, il mondo reale nasconde una spontaneità colossale e misteriosa, che dovremmo finalmente tentare di riconoscere, anche se è impossibile osservarla solo con gli occhi della ragione. Per questo noi rivendichiamo il principio dell’intuizione. L’artista deve essere in grado di osservare le cose nel loro significato surreale. Abbiamo bisogno di una rivoluzione per rovesciare il regno della borghesia e con esso il regno della ragione, per tornare al glorioso regno della vita primitiva e dissolvere il mondo nella musica autentica del vivere intenso. Noi onoriamo l’Asia come la terra dove ancora ci si abbevera alle genuine fonti dell’energia vitale, non contaminate dalla ragione europea. Venite, moscoviti, con le vostre immense schiere asiatiche, a schiacciare la post-cultura [il curatore corregge con ‘falsa cultura’] europea. Se anche noi dovessimo perire sotto lo zoccolo dei cavalli, lasciateci pure crepare, a patto che assieme a noi muoiano anche la ragione, il calcolo e tutto ciò da cui è scaturita la borghesia!”.
Ho riportato con il maggior grado di accuratezza possibile i concetti e le immagini di cui si ammantavano questi giovani poeti francesi, che a quanto pare avevano le loro idee. Mi ci volle un sacco per avere la meglio sul loro stupore e persino indignazione, quando gli confessai che le loro opinioni sulla rivoluzione erano assolutamente errate, che la rivoluzione stava semplicemente portando avanti la causa della ragione, che noi ci ispiravamo alla civiltà europea e che consideravamo il suo frutto migliore, il marxismo, come l’apogeo della ragione –verità non logica ma dialettica–, che volevamo prendere il meglio dalla cultura europea, tutto ciò che la borghesia europea aveva ripudiato, e che non soltanto eravamo intenzionati a costruire la nostra società in base a questa superiore forma di scienza, ma che nella stessa Asia volevamo portare i lumi della ragione e per nessun motivo ci interessava diventare il veicolo di qualche pseudo-mistica o metafisica “asiatica” in Europa».